7. О чем напишут завтра
Как рождению ребенка предшествует эмбрион, вовсе не похожий на человека, так и рождению новой темы предшествует нечто не очень понятное и не очень симпатичное. Причина этого лежит в истории группы.
Группа начинает формироваться. Кто может ее хорошо описать в виде ХС? Лучше всего с этим бы справились представители самой группы. Но они, чаще всего, не имеют для этого ни навыков, ни времени, ни желания заниматься чужим для них делом. А если бы и попытались, то им бы это не удалось. Ведь искусство и каналы его распространения полностью находятся в руках старых групп. Те же, в силу своей групповой принадлежности, не могут воспринимать новую группу всерьез и положительно. Не могут понять ее во всей полноте — им это просто не нужно.
Вспомните, как шло распространение жанра, отражающего культуру молодой городской интеллигенции — авторской песни. Как входила в массовый оборот рок-культура. Как завоевывал свое место под солнцем авангард в живописи и поэзии.
Вот почему любая новая тема в искусстве начинается с общих рассуждений, не имеющих ничего общего с объектом, или с насмешек. Как в русской литературе начиналась тема нигилистов? Вспомним туманные рассуждения Тургенева в «Отцах и детях». О Базарове можно сказать все, что угодно, причем с любым знаком. То же было с темой чиновников. Только на этот раз насмешки звучали со стороны Павлова и Одоевского.
Еще один пример. Первым в европейской культуре профессиональным ученым был Сократ. С него и началась история всей группы ученых. Но посмотрите, как высмеивает Сократа его современник Аристофан. Низко, пошло, примитивно... Не имея ни представления, ни желания узнать, чем же на самом деле занимается Сократ.
Но вот проходит время, и уже следующий древнегреческий автор — Ксенофонт — пишет о Сократе вполне серьезно и уважительно. Новая группа вступила во вторую фазу своего развития. Появились другие ученые — тот же Ксенофонт, Платон, Лукиан, Плутарх, Элиан... «Апология Сократу» Платона — пример уже вполне сформированного образа ученого — положительного, даже героического. В искусстве началась новая тема.
Обычно тему раскрывают не целиком, а частями — подтемами. Можно выделить несколько наиболее частых типовых подтем:
- Описание разных типов людей, входящих в группу. Они выполняют основную, а позже вспомогательную деятельность группы. Описание взаимодействия членов группы между собой.
- Взаимодействие членов группы с представителями других групп. Это взаимодействие заканчивается нравственной победой «своих».
- Ретроспективный взгляд на «недовольных», «агитаторов», и «борцов» с размежеванием их на «своих» и «чужих» и оценкой их сквозь призму представлений новой группы. Сюда же относится полное одобрение поступков «своих» (даже заведомо отрицательных — убийства, пьянство и т.п.). Тут же и возвеличивание «отцов-основателей» группы. Причем основание группы описывается, как тяжелая, но быстрая победа.
- Переработка исторических событий в свете взглядов новой группы.
(От постсоветской интеллигенции нередко можно услышать, что только советская культура перекраивала все на свой лад. Эти слова — такое же перекраивание, но сделанное следующей, победившей группой. Советская культура перекраивала историю не больше и не меньше, чем любая другая. Литература об освоении Америки у белых и у индейцев прямо противоположна. Записи об истории половцев в исторических документах северокавказских народов — там половцы прятались от набегов славян — отличаются от русских летописей и «Слов» с точностью «до наоборот».)
Только теперь тема сформирована. Ее дальнейшее существование зависит от группы, в которой она сформировалась. А деятельность группы постепенно усложняется. Появляется множество крупных и мелких вспомогательных видов деятельности. Группа растет количественно. Внутри нее возникают противоречия между разными направлениями деятельности, между людьми. Поначалу искусство предпочитает не замечать этих противоречий. Затем пробует их «гневно осуждать». Но вскоре игнорировать противоречия становится невозможно. И тогда некоторые подтемы, которые, как и вся тема, были положительными, начинают робко трактоваться как отрицательные. Начинается обращение тематики. Все больше и больше подтем превращаются в анти-подтемы.
Вспомним одну из популярных некогда тем — спорт. Тема была исключительно положительной. Но постепенно стали появляться произведения, в которых отдельные нетипичные спортсмены, тренеры, чиновники и бизнесмены от спорта оказываются «нехорошими людьми». А в некоторых случаях спорт приводит к негативным моральным последствиям. Что ни в коем случае не бросает тень на в целом положительное явление. Со временем число этих «отдельных нетипичных» разрастается.
В какой-то момент становится очевидным, что группа вырождается.
Здоровье (исходная задача системы спорта) не только не является больше самым главным, но и просто вредит этой системе. Бывшая положительная тема в искусстве превращается в отрицательную анти-тему. Тот же спорт в произведениях искусства и журналистики последних лет выглядит как бесчеловечная система. Она ради рекордов и доходов в массовом порядке приносит в жертву здоровье спортсменов. И отнимает средства на развитие здоровья огромного количества прочих людей.
Не следует думать, что обращение темы — быстрый процесс, идущий сплошным фронтом. Тема еще жива и сильна. Она продолжает дробиться на мельчайшие под-под-темки. Обсасываются тончайшие нюансы положительности. О ней пишут критики, ведутся дискуссии. Ей выдаются премии любого ранга. Но анти-тема уже встала во весь рост. Она уже очевидна, хотя большинство пока не хочет ее видеть.
За счет чего же живет и даже процветает тема в этот период? Ведь ее минусы должны быть уже видны всем? Отнюдь.
Во-первых, анти-тема еще не узнаваема. Потребители еще ищут оправдание теме. Этому способствуют два сильных хода, которые еще есть у темы в запасе.
Первый ход — это «психологизация». Она базируется на все той же узнаваемости. Куда приятнее читать, смотреть, слушать некий тонкий психологический нюанс знакомой темы, нежели мучаться над попыткой понять незнакомую и неприятную
анти-тему. Когда же заканчиваются нюансы темы, остается еще огромный запас психологических нюансов поведения персонажей в этой теме.
Однако, «психологизация» сильно действует только на тех людей, чьи вкусы формировались в период развития темы. А это не столь уж большая группа. Просто у нее теперь в руках все рычаги воздействия на потребителя — система распространения, критики, науки, массовой информации, обучения и воспитания. Эта господствующая группа давит на тех, кто формировался позже или в других группах. Для последних же нюансы темы или скучны, или непонятны. Наши опросы показали, что для современных старшеклассниц, не страдающих комплексом неполноценности, муки и поведение Татьяны Лариной или Наташи Ростовой представляются в лучшем случае нелепыми (Если, конечно, не принимать за чистую монету то, что эти девушки пишут в школьных сочинениях). А группе лесбиянок (у них тоже своя культура) эти персонажи вообще кажутся неестественными.
Мы любим объявлять эти факты падением нравственности и бездуховностью. Стоит, однако, подумать, — насколько духовно стремление во что бы то ни стало навязать свои художественные вкусы другим группам. Второй ход. Умирающая тема объявляет себя «вечной духовной ценностью». Ход сильный — он дает возможность, не утруждая себя аргументами, унизить всякого, кто не понимает привычной темы или не согласен с ней.
Пример 51 |
Приходится сказать, однако, что ныне, по данным просвещенческой статистики, «русский отрок» все меньше обращается к Некрасову и если идет в своем развитии в другую сторону, то уже не после Некрасова, а потому и вряд ли идет дальше. В таких случаях мы чаще всего склонны обвинять поэта: не устарел ли, не отстал ли? А вопрос, может быть, стоит поставить иначе: а не отстал ли «русский отрок» от заданной высоты в своем, иной раз стремительном попятном духовном движении? Может быть, дело не в поэте, а в иной раз расстраивающемся у «русского отрока» механизме солидарности, сочувствия и сострадания?
|
Интересно, что речь о «нетленности» темы заходит именно тогда, когда тема становится неактуальной даже в породившей ее группе. При этом «бездуховными» автоматически становятся 99 процентов человечества. Реальных аргументов в защиту темы нет, поэтому все, кто подвергают тему сомнению, — все «бездуховны».
У анти-темы пока больше возможностей. Ее поддерживают и другие группы, сытые по горло «вечными ценностями» полумертвой темы. Будущее пока за ней. Ее будет разрабатывать новое поколение, в нее переметнется и часть тех, кто не совсем удачно работал в теме. Антитему, которая станет новой темой, ожидает та же судьба — сначала психологизация, а потом причисление к лику нетленных и вечных. Сколько их, вечных, кануло в Лету, не успев даже договорить проклятья в адрес неверных. История искусств показывает ясно: пока тема жива, она не нуждается в увековечивании. Это удел тем уже умирающих, нежизнеспособных. Анти-тема, как и тема, завершает свой жизненный цикл. Отличия новых произведений друг от друга становятся незаметными. Узнаваемость оборачивается стандартизацией.
И тогда последний удар наносит пародия. Многие темы, жанры искусства оканчивали свою жизнь именно под ее ударами. Рыцарский роман с его темой благородных защитников-рыцарей был сражен «Доном Кихотом» Сервантеса. Русская светская повесть с темой возвышенных аристократов и
анти-темой зацикленных салонных марионеток была отпета соллогубовским «Большим светом». Тема нигилистов в русской литературе кончилась гончаровским «Обрывом» — пародией на нигилизм.
Линия развития темы началась насмешкой и закончилась пародией...
Но — «король умер, да здравствует король!» Тема исчерпалась, а «дело ее живет и побеждает». Ни одна тема (содержание, а не название) еще не вернулась в реальное, действующее искусство. Но «свято место» ни на секунду не остается пустым. Тема переходит в свою надсистему. Для этого у нее есть три пути (чаще всего одновременных).
Первый — объединение темы с другой темой. Темы, сливаясь, дают качественно новое явление, подход, точку зрения. Такое новое качество мы видим, например, в пушкинской «Капитанской дочке». Романтическая тема спасения возлюбленной (изрядно надоевшая российскому читателю после двадцатилетнего разгула романтической повести) объединена с темой крестьянского бунта.
Самый простой вид такого объединения — это пара темы с анти-темой. Такую пару можно увидеть, например, в фильме афганского режиссера Абдула Латифа, где объединены два отношения к афганской войне.
Второй путь — это переход к надтеме. То есть, к более широкой теме, для которой исходная была только частным случаем. Так, от приключений отдельных светских аристократов (у Бестужева-Марлинского) русская светская повесть перешла к «приключениям» всего высшего света (Одоевский М.Ф., Жукова М.С. и др.)...
И, наконец, третий путь — замена «внешней среды», условий, в которых до сих пор развивалась тема. Перенос темы в другую группу, в другую культуру. Возьмем, например, такое французское изобретение, как введение потусторонних персонажей в бытовые события (Казот Ж. Влюбленный дьявол). Перенос этой темы из Франции в Малороссию (Украину), т. е. в совершенно другие условия, дал целый поджанр романтической повести — малороссийскую повесть. Один из наиболее известных примеров (из сотни похожих) — «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя.
Можно заметить некоторую структурную близость всех трех путей. И результат получается один: появляется новая тема.
Ее дальнейшая судьба нам уже известна. Рассуждения, насмешки, формирование темы, обращение подтем, а заем и всей темы, психологизация и увековечивание темы и
анти-темы, пародия — и новый переход в надсистему.
Темы смертны. «Вечных тем» просто не существует. И в то же время ни одна тема «не умирает насовсем». Отработавшие свое, они становятся стройматериалом для следующих, новых, пока еще актуальных.
Всегда ли развитие тематики идет таким образом? И да и нет.
Дело в том, что описанная схема определяет развитие тематики ХС качественно. В количественном же отношении дело выглядит несколько иначе.
Известен шуточный закон научной деятельности, который называют «Закон 20/80». Он звучит так: «Двадцать процентов людей на Земле выпивают восемьдесят процентов пива. То же происходит и в науке». Закон этот справедлив и для развития тематики ХС. Обращения, системные переходы занимают в каждый момент времени не более 20 процентов всех ХС. А в иные периоды — и того меньше. Основное же количество ХС содержит одну-единственную «тему»: оплакивание уходящей тематики. Пока меньшинство авторов прорывается в анти-тему, большинство страдает по старой доброй теме (и призывает к ее возрождению). Когда меньшинство поднимается в надсистему, большинство объявляет вечной анти-тему. И так далее. На потребление работает большинство. Меньшинство же работает на развитие тематики.
Но долго удерживать свои позиции «плакальщики» по старым добрым временам не могут. Проходит поколение-два, и они забываются. И мы невольно начинаем думать, что меньшинство — это и было все тогдашнее искусство. Как мы представляем себе, например, русскую литературу начала
XIX века? Пушкин, его круг, декабристы, пара-тройка романтиков... А ведь это была количественно небольшая и мало кому известная группа (сейчас в это так трудно поверить!). Основную массу составляли классицисты, сентименталисты, романтики. За период до сорокового года XIX века в России издавалось до сорока литературных журналов и газет. Выходили сотни, если не тысячи наименований книг. Это значит — сотни и сотни писателей, поэтов. Мы же литературой этого периода называем пару десятков писателей и поэтов, к тому же тогда не слишком популярных. Подлинной популярностью пользовались не Пушкин, а Жуковский, Батюшков, Давыдов, Барков. Не Гоголь, а Сенковский, Бестужев-Марлинский, Соллогуб. На вопрос, кто в России в начале девятнадцатого века писал прозу, наши современники сейчас вспомнят разве что Пушкина с его «Капитанской дочкой» да «Дубровским». А ведь тогдашние люди читали по большей части других авторов — романтиков, сентименталистов, да и классицизм еще отнюдь не сдал своих позиций. Десятки авторов, сотни талантливых произведений. Но менялись времена, менялись понятия, менялась культура (не портилась — менялась!). Классицистов нашим современникам читать уже почти невозможно — устарел язык, не актуальна тематика... И мы спокойно отдаем всю эпоху той количественно небольшой группе, которую сегодня еще понимаем.
Теперь обобщим вышесказанное в виде схемы.
Чуть дальше мы поработаем с этой схемой, поконструируем субъективно и объективно новые темы. А пока, чтобы схема не осталась голым переплетением линий, рассмотрим с ее помощью одну из самых «школьных» тем русской литературы — крестьянскую тему.
Тематика художественных систем развивается закономерно. Это выражается следующим образом. Сперва идут насмешки над формирующейся темой или туманные рассуждения о ней. Затем формируется сама тема. Она разбивается на типовые подтемы. Постепенно подтемы обращаются — превращаются в
анти-подте-мы. Из них формируется анти-тема. И тема, и
анти-тема стремятся закрепиться путем «психологизации» и объявления себя вечными духовными ценностями. Затем они переходят в тематическую надсистему, а оставшиеся темы и анти-темы исчерпываются пародиями и умирают. Количественно же вперед по линии развития уходит меньшая часть художественных систем.
 | 6а. Капуста и короли | 7а. Сложный путь «простых людей» |
|
.gif){kind=small}
