2. Даешь децентрализацию?

Теперь попробуем на этом примере разобраться, как же идет развитие научных представлений. Ближе всего к нашим потребностям находятся выводы двух известных науковедов — Имре Лакатоса и Томаса Куна.

Томас Кун, предложил следующую модель развития представлений. Сперва революционным путем меняется парадигма, то есть основа того или иного научного представления. Затем научное сообщество решает «головоломки», приспосабливая парадигму к новым фактам. Это этап «нормальной науки». Когда же появляются факты, не поддающиеся «головоломочному» решению, снова наступает этап революции и снова меняется парадигма.

Лакатос выдвинул тезис об относительной независимости развития науки. Он пришел к выводу, что новые модели (теории, гипотезы) вовсе не появляются в результате столкновения предыдущей модели с новыми фактами, которые ей противоречат. Противоречивость этих фактов приписывают им гораздо позже. В момент появления эти факты вполне укладываются в существующую модель. Так результаты знаменитого опыта Майкельсона-Морли сам Майкельсон считал подтверждением теории эфира. И только после разработки и принятия научным сообществом общей теории относительности эти результаты были трактованы, как не совпадающие с эфирной моделью.

Исследовав целый ряд подобных случаев, Лакатос сделал вывод, что научные представления развиваются как бы сами по себе. Они не зависят от открываемых фактов. Сперва формируется некое «ядро» — основная идея, вокруг которой последующими исследованиями нарастает «периферия» — вспомогательные идеи, следствия и т.п. В каком-то смысле «ядро» Лакатоса совпадает с «парадигмой» Куна, а развитие «периферии» с куновским этапом «нормальной науки».

Сравним теперь эти модели с ходом нашей «деловой игры». Предыдущее ядро (или парадигма) — понятие флогистона. Горение — это выделение флогистона из горящего вещества. Следующее ядро — теория горения Лавуазье, согласно которой горение — это присоединение части воздуха — кислорода.

Но явилась ли теория Лавуазье такой уж неожиданной революцией?

В ходе развития периферии теории флогистона многие ее положения, техника и технология экспериментов, концептуальные воззрения и т. д. формировали периферию. Именно в ней происходили все изменения. Отдельные детали этой периферии постепенно превращались в свои противоположности. Взвешивание из ненаучного метода постепенно стало научным. Неделимый и элементарный воздух постепенно стал состоящим из каких-то частей. Вес из несущественного параметра стал важным. Изменение веса в реакциях из произвольного стало закономерным. И т. д.

Изменившаяся периферия сложилась в некую систему. Причем в такую, внутри которой не могло возникнуть никакое другое ядро, кроме теории горения в варианте Лавуазье.

Таким образом, у нас получается картина, в чем-то противоположная картинам Куна и Лакатоса. Не внезапно изменившееся ядро наращивает свою периферию, а преобразовавшаяся периферия формирует внутри себя новое ядро.

То есть, если мы рассматриваем сами научные модели, то тезис Лакатоса о независимости развития науки остается даже более правильным, чем думал сам Лакатос. Однако, если мы будем рассматривать не абстрактные представления, а восприятие их научным сообществом, то прав оказывается Кун — несмотря на мощную подготовку периферии, новое ядро оказывается революционным.

Итак, наша рабочая гипотеза изменилась. Перейти из одной парадигмы в другую не «трудно». Это невозможно в принципе. Ни гений, ни специалист по классической ТРИЗ этого сделать неспособен. Новая парадигма может сформироваться у нас в головах только на основе достаточного числа периферических толкований, которые организуют наши представления в нужную систему. Пристли, Шееле не были глупее Лавуазье. Просто как ученые они родились в научной среде, в которой не было ни взвешивания, ни частей воздуха. Ученый Лавуазье родился в другой периферии — с важным параметром — весом, с вполне приемлемой идеей о частях воздуха. Для него увеличение веса при горении было не отдельными фактами, поступавшими поодиночке из разных, не всегда надежных источников, как для Пристли или Шееле. Он принял эту массу фактов сразу, как данность.

Из этой модели вытекают два важных для ТРИЗ-сообщества следствия. Первый относится к исследованиям в области развития научных представлений. Одним из самых больных вопросов этих исследований является вопрос о параметрах, которые выбираются для построения моделей, особенно количественных. Было известно только, что эти параметры никогда не вытекали из предыдущей модели. Но где их искать — об этом оставалось только гадать. Теперь мы можем предположить, что искать их надо не в ядрах, а в перифериях. Уже легче!

Второй вывод относится к так называемой «ТРИЗ-педагогике». В среде педагогов-тризовцев сложилась легенда, будто бы, научив человека решению задач, даже научных, мы тем самым подготовим его к легкой разработке и легкому восприятию новых парадигм. Похоже, что это далеко не так. Научив решать задачи, мы просто воспитаем нормального, консервативного решателя задач. Он будет так же невосприимчив к новым парадигмам, как и те, кого мы не научили.

Новая парадигма «помещается» в голове только в том случае, если там уже есть новая периферия. А она от решения задач не возникает. Потому что задачи в понимании ТРИЗ — это куновские «головоломки», которые, как известно, не ломают парадигму, а укрепляют ее.

Типично шахматная вилка. Если ТРИЗ-педагоги не примут эту позицию, то они тем самым докажут ее правильность — новую позицию принять невозможно, даже вооружась ТРИЗ.

Впрочем, это только печальная шутка…

1. Игра в классиков